Памятники появляются и исчезают, это обычная практика, но в последние пару десятилетий появился особый термин – «войны памяти». Масштабные дебаты о возможности существования того или другого мемориала вспыхивают и в Европе, и в Америке, они охватили большую часть мира. Конечно, самые резонансные и знакомые российскому читателю случаи, широко освещавшиеся в информационном пространстве, произошли в Восточной Европе, и на постсоветской территории вообще.

Однако в Восточной Азии ситуация с памятниками, тем более с советскими, выглядит не менее драматично. На протяжении длительного времени в этой части света существовал консенсус относительно наследия недавнего прошлого. При этом параметры и переменные этого консенсуса в каждой стране совершенно разные: в Монголии – одни, в Китае – другие, а в Северной Корее – третьи.

Что обусловило подобное разнообразие? Откуда взялся мемориальный консенсус, и зачем он нужен? Каким образом с памятниками связана так называемая большая политика? На эти и другие вопросы «Регионов России» отвечает доктор политических наук, много лет изучающий политику по отношению к советским памятникам в Азии, – Алексей Михалев.

Алексей Викторович как вы пришли к тому, чтобы начать изучение политической роли советского наследия за рубежом?

Интерес к данной теме у меня возник ещё в феврале 2004 года, когда, находясь в Монголии, я столкнулся с большим количеством советских памятников, равно как и других символов. Напомню, что последний советский, уже даже российский солдат покинул Монголию в 1993 году. В 2004 году всё ещё было достаточно свежим: и памятники, и воспоминания. Именно тогда у меня родилась идея каталогизировать и как-то упорядочить всё то, что осталось от советской эпохи в странах Азии. Дело в том, что изучение современной Восточной Азии – моя научная специальность. И прежде всего речь идёт о вопросах, касающихся русского наследия.

Ещё студентом я с большим интересом следил за визитом президента России Бориса Николаевича Ельцина в Харбин в 1997 году. В тот самый Харбин, который когда-то был центром русской белой эмиграции в Восточной Азии. И тогда ко мне пришло понимание, что важно понять, станет ли история русских диаспор в Азии частью большой российской истории. В этом контексте особое значение приобретают объекты материальной культуры. В том же Харбине это Софийский собор – символ русской культуры, который с 1996 года находится и в списке памятников культуры КНР. Притом, что в период культурной революции в Китае шла борьба с наследием русского империализма, к концу ХХ века на уровне руководства двух стран удалось заложить основы для будущего диалога. Возвращаясь же к Монголии, я бы хотел рассказать о музее маршала Георгия Константиновича Жукова в Улан-Баторе. Этот музей был основан в 1979 году к 40-летию боев на Халхин-Голе. В 2006 году при участии России музей реконструировали, хотя он по-прежнему находится в подчинении министерства обороны Монголии. У меня была уникальная возможность лично наблюдать трансформацию этого музея. Сегодня это значимое место памяти, связанное со Второй мировой войной и формированием современного регионального политического порядка в Азии. Эта связь, на мой взгляд, и обуславливает причину того, почему музей стал обязательным местом посещения для президентов России во время официальных визитов в страну. К слову, в 2023 году радикально настроенные монголы предлагали снести мемориальный комплекс, однако здравый смысл победил, и всё осталось на своих местах.

А какие сюжеты, связанные советским прошлым, вызывают наиболее острую реакцию в азиатских странах?

Острую и достаточно разноплановую, то есть как позитивную, так и негативную реакцию вызывают воспоминания об Иосифе Виссарионовиче Сталине. Например, в Монголии в 1990 году в центре города памятник Сталину убрали с постамента, и даже провели религиозный обряд очищения. В то время наиболее обсуждаемой стала тема политических репрессий и строительства демократического общества. В итоге скульптура Николая Васильевича Томского попала в один из столичных баров, где находится и по сей день. Однако в 2017 году, 9 мая, в Улан-Баторе отрылся памятник «Ялтинской тройке», воспроизводящий культовую фотографию Черчилля, Рузвельта и Сталина. Таким образом Сталин вернулся на улицы Улан-Батора. Образ Сталина в Монголии на протяжении ХХ века связывался не столько с политическими репрессиями, сколько с процессом обретения государственного суверенитета.

Похожая судьба у парка имени Сталина в Харбине. Он был открыт в 1954 году и не менял своё название, несмотря на все перипетии советско-китайских отношений в ХХ веке. Этот парк и сегодня, вместе с мемориалами советским солдатам, остаётся значимым местом памяти. Не стоит забывать и о популярном в туристических буклетах мемориале Сталину в Кульдже – центре Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая.

Ситуация в Северная Корея ещё интереснее. Центральный проспект Пхеньяна до середины 1970-х годов назывался Проспектом Сталина, хотя потом и был переименован в Проспект мира. В 2020 году в России была опубликована фейковая новость о том, что Ким Чен Ын открыл в Пхеньяне двадцатиметровый позолоченный памятник «Великому Сталину». Новость быстро распространилась по русскоязычному сегменту интернета, что самое интересное была принята за «чистую монету». Успех этого «вброса» является наглядным примером того, как плохо в России плохо осведомлены о политике в соседних дружественных странах. Это классический эпизод «войн памяти» в информационную эпоху.

А что с памятниками советским солдатам?

Вот как раз в изучаемых мною странах, по сравнению с Восточной Европой, всё выглядит неплохо. Это значит, что о памятниках заботятся, и их существование не вызывает острых дебатов в публичной сфере. Наглядный пример – попавший на экраны телевидения в 2023 году в ходе визита С. К. Шойгу в Пхеньян мемориал-обелиск «Освобождение», который был недавно отреставрирован. Схожие ситуации в северном Китае и в Монголии.

Насколько сложно с финансированием подобных исследований? Ведь они связаны с зарубежными поездками.

На данном этапе я хотел бы поблагодарить Российский научный фонд, уже два года финансирующий мои с коллегами исследования. Наличие денег позволяет проследить изменения, происходящие в мемориальной сфере Азии сейчас, через тридцать с лишним лет после распада СССР. Стало возможно выявить некоторые закономерности, в том числе ту, что в Азии, например, памятки, связанные с советским наследием, сохраняются, так как именно это прошлое лежит в основе существующего регионального порядка межгосударственных отношений.

В будущем было бы замечательно подробно проанализировать динамику утраченных мемориальных объектов, а также попытаться понять феномен культуры мавзолеев вождям: во всех трёх перечисленных странах (Китае, Северной Корее и Монголии) в начале ХХI века существовали мавзолеи вождям революции. Правда, в Монголии его убрали в 2005 году, тем не менее, он функционировал достаточно долго.